Алла Малеванникова вместе с мужем в 2020-м ходила на протесты против насилия и фальсификации президентских выборов. Поэтому приход силовиков для их семьи, говорит, был, скорее, лишь вопросом времени. Чтобы не стать «следующими», они вместе с мужем Павлом и двумя детьми уехали в США. Сейчас семья живет в Нью-Йорке, где занялась мебельным бизнесом, который обеспечивает уникальными предметами уюта жителей Манхэттена (и не только). Поговорили с беларуской о жизни в новой стране, открытых в себе талантах, тоске по дому и том, что помогает с ней справляться.
«Потеряно все, что мы любили»
— Что стало триггером для вашего переезда?
— Как и все, мы ходили на протесты, не пропускали ни одно воскресенье. А потом к одним пришли, другим, третьим… Мы почувствовали, что рано или поздно доберутся и до нас. Тому было и много причин, и достаточно звоночков. Знакомые, причем разные люди, говорили одно и то же: будьте бдительны, за вами могут прийти в любой момент. Это очень странно, что мы нужны своей стране только в тюремных робах из-за того, что думаем иначе.
Сидеть у окошка и ждать этого было невыносимо. Так что мы быстро приняли решение уезжать, никому об этом не говоря. Это, можно сказать, была спецоперация — сделать так, чтобы беспрепятственно уехать, чтобы нас выпустили из страны. Мы успели — совсем скоро к нам домой действительно заявились.
Выбрали США. Без всякого сомнения это одна из стран, которая сможет защитить меня и мою семью от произвола, надеемся на это. Ехали сюда мы через Мексику. Это оказался очень морально трудный путь, но другой возможности попасть в Америку всей семьей не было. Ехали с двумя несовершеннолетними детьми. Младшему было четыре года, а дочке — 12.
Самое сложное было уже здесь, в Нью-Йорке. Мы приехали, можно сказать, в чистое поле, в новый незнакомый мир. Муж еще до отъезда говорил, что будет очень трудно, что надо настроиться на это. Но одно дело, когда это говорят, и другое, как все на самом деле происходит. Твой прежний мир рухнул, потеряно все, что мы любили, все, что мы выстроили. Представьте, нам было по 50, когда мы переезжали. К этому возрасту человек уже создает свой мир, в котором он счастлив. Это люди, которые тебя окружают, твой дом, который неимоверно любишь (мы жили в своем доме, где я много лет растила красивый сад). Это беседка, в которой мы собирались и говорили о жизни.
Помню, что в 2020-м муж говорил, как он счастлив, как хочет жить в своей стране. «Представь, как мы заживем, когда пройдут выборы! Мы будем свидетелями новой Беларуси», — говорил он. Мы представляли эту страну будущего, наверное, как это было когда-то еще в 1990-х, когда было ощущение свободы, была особенная атмосфера. Мы очень этого ждали. Но пока не получилось…
И вот мы приехали в совершенно иную страну, стали эмигрантами, да еще с двумя детьми. Это очень трудно: надо решать много вопросов, к которым ты не всегда готова, и их решение требует больших трудозатрат. Бывало, что накрывало чувство бессилия и безнадежности, потому что здесь все по-другому.
Представьте себе вопрос аренды жилья в Нью-Йорке, когда у тебя нет документов, финансов, у тебя дети — и есть представление, как я хочу жить. Когда все же нашли квартиру, я предложила сделать ее комфортной и уютной, потому что мир за пределами жилья чужой, он нас подавляет, и хочется приходить в нее и чувствовать себя как дома. Было важно, чтобы мы чувствовали, что наша семья продолжает жить.
«Кто я такая, чтобы во столько оценивать свою работу?»
— С чего начался ваш проект по переделке мебели?
— Квартира, которую мы сняли, была с голыми стенами. И мы поехали в IKEA. Но когда тебе нужно купить вилки, карнизы, мебель — выходит огромная сумма. А в Минске мы жили в своем доме и много чего делали своими руками, наш бизнес — это кухни под заказ. И у нас есть представление, что такое дерево, какая там структура, фактура, качество.
Мы решили поискать б/у мебель. Зашли на местный маркетплейс. А там все такое коричневое… Формы вроде бы красивые, но такие мрачные оттенки. Нашли мы там буфет, который был чуть ли не бесплатным. Говорю: «Давай купим себе такой буфет. Я его перекрашу». Выбрали краску. Я изучила, как все правильно делать, хотя у меня уже имелся опыт, но я впервые делала это для себя.
Это было долго, помню эхо в пустой квартире, газеты на полу, запах краски… Тогда я сделала буфет своей мечты. И вот мы сидим на диване, любуемся, как красиво получилось, представляем, как теперь будет выглядеть наше жилье. А тут мужу Павлу пришла идея выставить буфет на маркетплейс. Говорит, там много коричневого, а таких интересных предложений нет. Мне такая мысль в голову не пришла бы — я же, как женщина, все делаю под себя. А у него мысли, как можно заработать.
Вот и выставили. И отозвался первый покупатель.
— Долго ждали, пока он откликнется?
— Знаете, недолго. Мы понятия не имели, за сколько его продавать, и выставили сумму, которая сейчас кажется смешной. Но мне все равно было даже стыдно: кто я такая, чтобы во столько оценивать свою работу.
Помню то чувство, когда к нам домой приехал настоящий местный покупатель — это было волнительно. Он подходит к буфету, смотрит работу, открывает его, закрывает, гладит. Одно дело делать для собственного использования, а другое дело, когда посторонний человек смотрит и оценивает твою работу, исходя из своих потребностей и взглядов.
Забрал он наш буфет — и потом прислал фото, как тот стал у него в интерьере. Это была такая волшебная фотография: большая обеденная зона в гостиной, а на фоне всего великолепия стоит мой красивый буфет.
Тогда же Павел выставил в местном сообществе беларусов тот мой буфет и пару слов о нас (я бы так не сделала — наверное, из-за нерешительности). Было очень много комментариев. И вот я читаю их — и во мне растет уверенность.
После первой продажи решили купить себе другой буфет. И вот я уже крашу дубль два, только другую модель. И, конечно, это был улучшенный вариант. Муж опять говорит: «Как красиво. Давай дадим объявление». Я подумала: опять объявление, а наше будет когда — у нас все лежит в коробках по углам. Но он заметил, что деньги для нас сейчас важнее. Мы эмигранты, мы не можем выбирать: если нам предлагают деньги, мы должны соглашаться.
Второй буфет купили беларусы. В день, когда они к нам должны были приехать, мне заранее так не хотелось их отпускать, хотелось их задержать. Посмотреть на них, дотронуться до них, потому что здесь очень накрывает, очень не хватает своего родного. Я сделала шарлотку, мы заварили чай и предложили им. И у них было столько радости — они были шокированы, что они приехали по объявлению, а им чай предлагают. Сели мы за стол — и столько пошло разговоров…
Сейчас они наши самые близкие люди в Нью-Йорке. И мы все время вспоминаем тот наш буфет (они, кстати, его купили).
— Себе в итоге вы сделали мебель?
— Конечно. Мы здесь уже 3,5 года — и понятно, что наши вещи не стоят в коробках по углам. Теперь у нас уже появилось ее даже слишком много.
«Решила, что это будет комод моей мечты»
— Какой предмет мебели вам еще запомнился?
— Однажды мы гуляли по улице с мужем и заметили, что кто-то выставил роскошный комод на утилизацию. Здесь в определенные дни люди выставляют диваны, столики и другую мебель — и приезжает специальная машина, которая на месте все это перемалывает (очень страшное зрелище). Я говорю: «Давай заберем». И вот я ношу партиями по две шуфлядки, а муж каким-то образом обхватил этот огромный классный комод и тоже принес. Не знаю, откуда у него на это взялись силы. Сейчас я бы на такое уже не решилась, а тогда, наверное, нами двигали большое желание, смелость и безденежье.
Я решила, что поставлю его в спальню. Это будет комод моей мечты. А тут муж опять дает объявление — и на него пришло так много реакций! Именно на него был очень большой спрос — буквально 300 запросов. Сейчас уже давно тот комод продали, а люди, бывает, пишут и спрашивают, есть ли он в продаже.
Следующий комод мы купили в комиссионке и, естественно, я его попробовала покрасить в подобной технике. Его тоже продали. Тогда я поставила себе такую галочку, что срабатывает этот цвет.
А потом пошло-поехало. По улицам мы уже мебель не собирали, а покупали в комиссионных.
Знаете, это еще и очень спасительно. Что такое красить? Это творчество, это интересно. Ты одновременно во что-то погружаешься, ты себя лечишь в этот момент, потому что руки заняты, голова о чем-то думает. Я включаю какие-то подкасты, передачи — много слушаю на тему Беларуси. И так становится легче. Бывает ведь, что может накрыть психологически — а это меня вытягивает.
— Сколько времени уходит на один предмет?
— Я же уже руку набила, поэтому если очень захотеть, могу успеть за три дня. Но это не только работа. Это целый процесс: нужно тот же комод вымыть, высушить, заделать какие-то дефекты, снова нужно подождать, потом покраска.
— Сколько мебели вы уже создали?
— Сложно так посчитать, но когда я смотрю ленту, то сама удивляюсь, как незаметно для себя столько всего сделала. Это же работает так, что ты сначала даешь объявление, а потенциальные покупатели смотрят, кто ты. Когда ты выставила одно изделие, тебя еще не знают, значит, надо давать низкую стоимость, чтобы продать. Поэтому вначале продавали дешево, но мне нужна была картинка, нужны были эти наработки. А потом покупатель уже видит твои предыдущие работы, может посмотреть твое портфолио, видит, что он не один у тебя покупает.
Нужно понимать, что Нью-Йорк — это город, где есть все. И люди пресытились разными изысками, здесь трудно кого-то чем-то удивить. Поэтому первое время была растерянность и неуверенность — что продавать, а купят ли, а за сколько… С другой стороны, в большом городе «твой» человек всегда найдется.
Бывает, приезжает покупатель и в процессе узнаешь кто он: балерина, деятель искусств, лицо с обложки журнала… Или просто невероятно интересный человек. Наши изделия сейчас уже украшают многие квартиры на Манхэттене. И это дает уверенность и желание двигаться дальше в этом направлении.
— Для вас это еще хобби или уже бизнес?
— Уже не хобби. Начиналось все как обустройство квартиры — я хотела сделать своими руками что-то оригинальное, неповторимое — под свой вкус, под мою Лошицу, потому что я хотела, чтобы в Нью-Йорке она у меня была.
Но, увлекшись обустройством дома, а заодно продажей мебели, я все больше стала понимать, что я не хочу трудиться на тех работах, на которые могу тут рассчитывать, а хочу заниматься вот этим и так зарабатывать. Понимаете, человеку, который приехал сюда без знания английского (а какой бы ни был у вас английский, чаще всего это не тот уровень, который тут оценит работодатель), какие есть предложения? Это уход за дедушками и бабушками, работа няни или другие низкооплачиваемые и низко социальные работы… Здесь и без того морально тяжело, а если это еще будет изнуряющая работа за маленькие деньги, то я так не смогу. Я понимаю, что буду плакать-плакать. А на нас с мужем держится семья, поэтому я должна быть в своем уме, в здравии. Вот поэтому для меня важна эта работа, потому что она лечит душу.
— Как это организовано с точки зрения бизнеса и налогов?
— Это выглядит как самозанятость или как у нас предпринимательство. И здесь с этим намного проще. Наверное, если ты работаешь с продуктами питания, то тебе нужны какие-то сертификаты. А мы просто раз в год платим налог. Суммируются все изделия, которые я продала, у меня есть отдельно графа в документе, где указано, сколько мы на этом заработали. Бухгалтер потом все это дело оформляет — и платим налог.
Над тобой нет миллиона структур, которые приходят и говорят, что и как тебе делать. В Минске мы занимались кухнями и за годы работы через что только не проходили, какие только люди к нам не приходили с проверками, рекомендациями, какими-то бумагами. Здесь такого нет — бери и делай. Главное, чтобы ты платил налоги и не нарушал закон.
«Прямо сейчас здесь мы проживаем вторую жизнь»
— Вы можете сказать, что сейчас уже интегрировались в местное сообщество?
— Я поняла, что в Нью-Йорке тоже есть мой мир, есть пространство, где собираются люди, которые, как говорится, дышат своим определенным воздухом, говорят на какие-то только нам понятные темы. Это рисование, на которое я хожу по выходным.
А рисовать в Нью-Йорке — это большая роскошь, за которую нужно платить. Но я сейчас живу от воскресенья к воскресенью, потому что мне это очень надо. Мне так легче жить — кто-то ходит к психологу, а я рисую.
Кстати, средства, вырученные от продажи того, во что вложена душа, теперь уже стараемся не пускать на повседневные нужды — питание, оплату ренты или счетов. Стараемся использовать их для саморазвития, например, на эти занятия по рисованию или путешествия.
В нашем списке уже почти 40 посещенных стран. Но сейчас пополнение его остановилось, потому что США — это место, которое можно познавать еще очень долго. Здесь фантастическая природа и хорошие условия для хайкинга и исследования новых, уникальных мест.
— Но вы уже можете сказать, что чувствуете себя дома?
— Буквально недавно у нас с мужем был разговор — опять меня накрыла тема Беларуси. А сегодня вы спрашиваете, чувствую ли я себя дома… Я не знаю. Мое «я» разделилось на две части. Одна решает нью-йоркские вопросы, а вторая постоянно разговаривает с домом. Я перебираю в голове все в деталях. Засыпаю не с мыслями, что будет завтра здесь, а закрываю глаза и где-то там хожу — по Лошице, по своему дому, саду.
Вспоминаю детство. Дома такого не было, потому что ты в этом живешь, все идет само собой, там все рядом. А здесь — мысли, мысли, мысли… Я порой не знаю, где дом.
Но можно сказать, что интегрировались, потому что вариантов нет, назад дороги нет, нам дорога туда закрыта на ближайшее время. Я знаю, что нас там ждало бы, если бы мы остались. У нас были обыски — буквально недавно к нам домой в Минске опять приходили. Не понимаю, что они хотят, если знают, что того, кого они ищут, нет в стране. Но они все равно приходят — для галочки или не знаю почему.
Я понимаю, что моя жизнь там была до 2020 года, а после уже не стало того мира, который сохранился у меня в голове.
Поэтому какая бы печаль по утраченному дому ни одолевала, мы живем дальше и радуемся каждому прожитому дню. Здесь теперь крыльцо нашего дома все в цветах. Во внешнем кондиционере птицы свили гнездо, поют — заливаются целый день.
Знаете, Нью-Йорк — он особенный, единственный во всем мире. Энергичный, величественный, иногда домашний и уютный, а иногда чужой и колючий. Красивый, конечно, любимый и непознанный до конца город. Наша семья безмерно благодарна этой стране, этому краю, людям. Нас приняли, в нас поверили. Так что прямо сейчас здесь мы проживаем вторую жизнь.
«У сына здесь настоящее американское детство»
— Получается, надежда [на перемены в Беларуси] у вас уже потеряна?
— Нет, не потеряна. Но пока мы живем нашу американскую жизнь.
Знаете, мы однажды ехали на экскурсию — вдоль дороги только-только скосили траву. И мой сын (ему было 4 года, когда семья переезжала. — Прим. ред.) говорит: «Я знаю эти рядочки! И этот запах я уже слышал!» Он не знает откуда, но на самом деле помнит это из дома, где мы косили траву. И всегда такие моменты — стрела в сердце.
Вот мой сын как раз встроился в новую жизнь вообще без проблем. Причем он, наверное, полтора года молчал, а потом — раз — и заговорил на английском. А теперь у него стали выпадать русские слова. Бывало, что он, например, говорит: «Мама, помнишь, это было…» — и не заканчивает фразу. Я спрашиваю, не может ли он вспомнить, когда это было. А он: «Как называется то слово, что идет перед осенью?» Он просто забыл слово лето. И меня это немного беспокоит.
С другой стороны, я вижу, что ему все нравится. У него настоящее американское детство. Потому что в школах здесь все очень ярко, необычно, креативно. Их много водят на экскурсии. Федор, если ему нужно поесть, без проблем может сесть тут же на пол. Я так понимаю, все эти техники — это все со школы. Там все просто и интересно.
Со старшей дочкой, Варей, сложнее. Она следит за гимназией, в которой училась: «А вот у моих одноклассников скоро выпускной. А почему я не там?»
— Как вы видите ваше будущее через 5−10 лет?
— Ох, тут сложно загадывать. Сейчас такой мир, настолько стремительны разные события. То, чему сегодня ты удивляешься и говоришь, что такого быть не может, через полгода становится реальностью. Нельзя сказать, что мы живем одним днем. Но и очень далеко планировать пока сложно. Мы не знаем, какой будет политика США по отношению к мигрантам. Мы видим, что сейчас происходит в этом плане, хотя еще недавно казалось, что они бы не посмели. А теперь видно, как легко это делается.
Так что я не знаю, что нас ждет. Но я хотела бы иметь свою мастерскую, а не дома делать свою работу. Покупатели могли бы туда приходить, видеть процесс работы и что-то покупать. Такие варианты в Европе есть. Мы присматривали что-то похожее здесь, но пока для нас это неподъемно.
Читайте также
