Которую неделю беларусы гадают, не причастен ли КГБ к исчезновению спикерки Координационного совета Анжелики Мельниковой: она пропала в марте, и до сих пор обстоятельства неизвестны, возникают разные версии. Одновременно случился скандал с журналисткой в эмиграции Ольгой Семашко: ее мужа Федора Горбачева уличили в наличии паспорта прикрытия, который могут иметь только агенты спецслужб. Поиск агентов — вечная тема для любой страны, где люди подвергаются гонениям, тем более в среде политических эмигрантов (было бы странно, если бы наши соотечественники стали исключением). Нередко в связях со спецслужбами подозревают совершенно невиновных людей, а реальных агентов выявляют лишь спустя много лет или не выявляют вовсе. Бывает, что подозрения небеспочвенны, но доказательств нет, и человек долгое время остается «рукопожатным», успевая нанести немалый вред активистам. Сегодня мы расскажем историю о том, как такой агент спецслужб под дипломатическим прикрытием расколол беларусское правительство в изгнании, доносил на известных писателей и переманивал в Беларусь эмигрантов, которых затем подвергали репрессиям. Расскажем и о том, чем советские власти в итоге отплатили ему за преданную службу.
Способный дипломат
О детстве и юности Александра Ульянова известно немного. Родился он в Минске в 1901 году в семье врача, поступил в университет (на кого — неизвестно), но после революции учебу не продолжил. В 1917—1920 годах входил в партию социалистов-революционеров (эсеров). В 1919 или 1920 году его арестовывали поляки (взявшие тогда под оккупацию часть Беларуси), но вскоре освободили. Годы спустя на допросах в НКВД из него выбьют, скорее всего, ложное признание, что тогда его завербовали польские спецслужбы.
В начале 1921 года Ульянов вступил в партию большевиков. Способный молодой человек стал работать в сфере управления торговлей и быстро продвигался вверх. В 1922-м он был назначен заместителем уполномоченного Наркомата внешней торговли в БССР. В 1924-м возглавил южное отделение треста «Лесбел» (Государственный трест лесоэксплуатации и лесного хозяйства БССР) в Крыму, где был подходящий климат для лечения его туберкулеза. Чуть позже перевелся в Латвию управлять Рижским отделением того же треста. Но уже в июне 1925 года в карьере Ульянова происходит неожиданный поворот — его переводят на дипломатическую работу. Сначала он стал атташе, а потом и советником полномочного представительства СССР (фактически посольства) в Польше.
«Как и когда Ульянов стал „негласным сотрудником-осведомителем“? Это второе „белое пятно“ в его биографии. Был ли он завербован в начале 20-х годов, когда, по всей видимости, выяснялись обстоятельства его ареста и освобождения поляками, или добровольно дал согласие работать на ГПУ (Главное политическое управление, предшественник НКВД и КГБ. — Прим. ред.), когда рекомендовался для заграничной дипломатической деятельности? Теперь на эти вопросы вряд ли кто ответит. Но мы убеждены, что в Варшаву он уехал, уже будучи в списках агентуры ГПУ БССР», — писали исследователи Николай Илькевич и Ростислав Платонов.
Зачем в польском посольстве советский агент? Одна из причин — деятельность беларусских активистов в эмиграции, центром которой была именно Польша. К середине 1920-х большевики серьезно укрепили свою власть в Беларуси. Но их напрягало наличие за границей легитимных политических лидеров.
Еще в 1917-м прошел Первый Всебеларусский съезд, который избрал свою Раду — она же, в свою очередь, в 1918-м провозгласила независимость Беларусской Народной Республики. В условиях низкого самосознания населения, отсутствия денег и армии эта попытка потерпела поражение, и деятели БНР были вынуждены эмигрировать. Сначала Рада и правительство БНР в декабре 1918 года переехали в Вильно, в конце того же месяца — в Гродно. Но его в апреле 1919-го заняли поляки. После этого деятели БНР были разбросаны по разным населенным пунктам. Например, премьер Вацлав Ластовский какое-то время жил в Ковно.
Тем временем Беларусь стала жертвой советско-польской войны. По ее итогам в 1921 году страну разделили между собой Москва и Варшава: на востоке была провозглашена БССР, позднее ставшая частью СССР, а запад вошел в состав Польши. Но потеря территории не заставила советские власти отказаться от насаждения там своего влияния. Они были заинтересованы в том, чтобы даже за границей взять под контроль беларусское национально-освободительное движение и пресечь его развитие.
Перед «товарищем У» — так его называли коллеги — поставили серьезную задачу. Уже при его назначении указывалось, что «в беларусских делах происходит большая неурядица и что необходимо все беларусские вопросы урегулировать». С точки зрения властей Ульянов был просто создан для этого. Он знал польский язык, ему симпатизировала просоветская беларусская интеллигенция в Польше. Вот, например, как писал о нем ученый и политик Бронислав Тарашкевич: «Благодаря своим личным качествам, знанию беларусского языка и беларусской политической жизни и, главное, благодаря тому доверию, какое ему оказывала партия и советское правительство, [Ульянов] завоевал себе симпатии и полное доверие у представителей беларусского национально-освободительного движения».
Раскол беларусов за границей
6 января 1925 года прошло заседание Бюро Коммунистической партии (большевиков) Беларуси. На нем было решено добиться ликвидации органов БНР в эмиграции, причем так, чтобы это выглядело самороспуском с декларацией «в пользу Советской Беларуси». Главным двигателем этой акции стал как раз Ульянов.
«За границей имелся целый ряд беларусских эмигрантских групп. <…>. Эти беларусские группы противопоставляли себя советскому правительству, везде выставляя себя как „представителей народа“. Наша задача была обезглавить, обезвредить эти группы, обещая им амнистию и работу по приезде в СССР», — так Ульянов описал стоявшее перед ним задание, очень похожее на деятельность спецслужб в отношении беларусских эмигрантов и сегодня.
Работа шла одновременно по двум направлениям. Во-первых, было решено создать подконтрольную альтернативу БНР.
К тому времени уже пару лет существовала Коммунистическая партия Западной Беларуси, но ее активисты боролись против польских властей, преследовались и были на подпольном положении. При этом в Сейме Польши было 11 депутатов-беларусов (в том числе Бронислав Тарашкевич) и еще трое — в Сенате. Они создали свою фракцию — Беларусский посольский клуб (по-польски депутатов называют послами). Но в июне 1925 года Тарашкевич и еще несколько его соратников левых взглядов вышли из этой фракции и сформировали Клуб беларусской крестьянско-рабочей грамады.
В августе 1925-го в польском Сопоте прошла встреча, которая финансировалась за счет средств советского представительства в Литве. В этом мероприятии участвовали лидеры Грамады — польские и западнобеларусские коммунисты, а также Александр Ульянов, который сделал доклад о запланированном роспуске правительства БНР.
Именно тогда Беларусская крестьянско-рабочая грамада была создана как отдельная общественная организация. Ее возглавил Бронислав Тарашкевич, заместителем стал Радослав Островский, директор беларусской гимназии в Вильно и член Коммунистической партии Западной Беларуси.
Для финансирования Грамады, как и других, более мелких беларусских организаций, на этой же встрече решили создать кооперативный банк — Белкоопбанк (директором назначили Островского). По факту деньги поступали из СССР. Александр Ульянов передал в этот банк 15 тысяч долларов (примерно 272 тысячи в переводе на современные деньги).
Так на востоке Польши появилась массовая организация левого типа — в чем советские власти, конечно, были очень заинтересованы. Она быстро стала чрезвычайно популярной, так как требовала передачи помещичьих земель крестьянам, создания рабоче-крестьянского правительства и установления демократических свобод, самоопределения Западной Беларуси. За короткое время в Грамаду вступило около 100 тысяч человек.
Симон Кандыбович, который в начале 1930-х был управляющим делами правительства БССР, вспоминал: советское полпредство в Польше через Ульянова щедро финансировало долларами разнообразную антипольскую пропаганду, прокоммунистические газеты и разные организации в Западной Беларуси. «У выніку сотні маладых людзей з вялікай для сябе рызыкай і небяспекай памкнуліся нелегальна праз мяжу ў БССР, з надзеяй трапіць у светлыя аўдыторыі беларускага ўніверсітэта. Інтэлігенцыя пераходзіла мяжу, каб знайсці працу і прымяніць веды». Но их ждали тюрьма и допросы. Некоторым людям, таким образом перешедшим границу, повезло (например, поэту Максиму Танку), но это было скорее исключение, чем правило.
Создание подконтрольных беларусских организаций за границей было лишь частью плана. Советские власти стремились добиться того, чтобы сами органы БНР прекратили существование. К тому времени стало понятно, что идеи Народной республики не могут быть реализованы на практике. Другие государства не хотели поддерживать Раду, которая находилась в системном кризисе (в том числе кадровом и финансовом). Тем временем уже существовала БССР, где развивалось образование и наука на родном языке, возвращались территории на востоке, ранее аннексированные Россией (речь о Витебске и Могилеве).
Представители БНР сами понимали сложившуюся ситуацию. И советские власти этим воспользовались. Главным объектом их внимания стал глава правительства БНР (фактически распавшегося к тому моменту) Александр Цвикевич, который хотел вернуться в Минск. Ему предложили такую возможность, но на определенных условиях. И он начал вести двойную игру.
«У Прагу прэм’ер слаў нацыянальна-незалежніцкія справаздачы аб сваёй дзейнасці, а тым часам вёў у Коўне і Бэрліне размовы з савецкімі агентамі з мэтай падрыхтоўкі да здачы савецкай уладзе мандатаў БНР», — писал исследователь Сергей Шупа.
Наконец Цвикевич назначил в Берлине конференцию, объявив, что ее цель — объединить эмиграцию.
«До самого момента созыва конференции <…> никто не знал, что это будет за конференция и кто на самом деле на нее приедет. Не было известно даже, за чей счет она созывается», — вспоминал позднее председатель Рады БНР Петр Кречевский.
На самом деле финансировало ее руководство компартии БССР, о чем было принято решение 14 августа 1925 года. Деньги на проведение шли через Ульянова. Ему было поставлено задание: на мероприятии представители БНР должны объявить, что слагают с себя полномочия и признают Минск единственным политическим и культурным центром Беларуси.
Конференция прошла в Берлине 14−15 октября 1925 года с участием Ульянова. План в итоге был реализован: правительство БНР во главе с Александром Цвикевичем передало свои полномочия правительству БССР и объявило Минск «единственным центром национально-государственного возрождения Беларуси».
Правда, юридической силы принятый документ не имел. Правительство БНР представляли всего четыре человека, включая премьера Цвикевича, из шестнадцати. Еще до начала конференции Кречевский, который был против сдачи мандатов БССР, убедил трех министров подать в отставку, чтобы «иметь свободными руки для защиты беларусской государственности». Они присутствовали в Берлине как частные лица и подписали документ, не имея на то полномочий. Был там и замглавы Рады БНР Василь Захарка, но он подписал только пункт о признании Минска центром беларусского движения. Таким образом оформился раскол, Рада БНР не признала сдачу мандатов и продолжила свою деятельностью в эмиграции (пусть и весьма ограниченную).
Однако в СССР все равно остались довольны. 22 октября в Минске прошло секретное заседание бюро беларусской компартии, доклад на котором делал Ульянов. Было принято постановление, что последний «целиком и полностью» выполнил порученные задания. Четырем представителям БНР — Александру Головинскому, Владимиру Прокулевичу, Лявону Зайцу и Цвикевичу (мы еще вернемся к их именам) — разрешалось вернуться в Минск. А двум из них (в том числе Цвикевичу) даже выделили по 430 долларов (примерно 7,8 тысячи долларов по сегодняшним меркам).
Помощь-ловушка и убийство начальника
Развалив правительство БНР, Ульянов остался в Варшаве, периодически наведываясь в Минск.
«Он был наблюдателен, склонен к анализу, умел находить нужную информацию, выделять в ней главное. Владел искусством общения с людьми, слушать собеседника, донести до него свою точку зрения, убедить в правильности именно ее. В силу своих способностей не только мог контролировать обстановку, но и влиять на нее. Интеллигенция в Минске считала его своим, доверяла ему, не опасаясь общения и приватных разговоров», — отмечали Николай Илькевич и Ростислав Платонов.
Ульянов всячески помогал активистам национального движения вернуться в БССР. Например, в 1925-м актрису и педагога Павлину Меделку (ту самую, в которую в молодости был влюблен Янка Купала) выслали из Латвии, где она тогда жила. Ульянов выдал ей в советском посольстве денежную помощь на дорогу, помог достаточно быстро получить советское гражданство, а ее матери — визу для приезда из Западной Беларуси в БССР.
Ульянов содействовал в переезде в Минск и драматургу Франтишку Олехновичу. Сначала тот получил визу, а 26 декабря 1926 года — советское гражданство. Однако тут же столкнулся со слежкой. Ему посоветовали обратиться к Ульянову. Встреча произошла в гостинице «Европа», где остановился дипломат. Впоследствии Олехнович описал ее в своей книге «У капцюрох ГПУ»:
«Увайшоў з ручнiком, павязаным навакол шыi, з тварам, густа пасыпаным пудрай. Быў гэта малады яшчэ чалавек з выглядам сухотнiка, блёндын, з бародкай. „Каб ня гэтая бародка, — думаў Попутчiк (так называл себя в тексте Олехнович. — Прим. ред.), дык гэты белы напудраны твар меў-бы шмат супольнага з маскай П’еро“». Сказав пару слов, Ульянов «сеў пры стале, дзе стаяла люстэрка, i пачаў канчаць свой туалет, сьцiраючы ручнiком пудру з твару».
Тогда дипломат успокоил Олехновича, слежка исчезла. Однако это была только уловка. Уже 1 января 1927 года драматурга арестовали и обвинили в шпионаже в пользу Польши. Его мать бросилась хлопотать за сына и тоже встретилась с Ульяновым, но тот отказался ей помогать. Олехнович получил 10 лет и был отправлен на Соловецкие острова.
Все это время Александр продолжал работать советником представительства СССР в Польше. В июне 1927 года в Варшаве был убит его непосредственный начальник — полпред Петр Войков. Сделал это житель Вильно Борис Коверда, который придерживался антикоммунистических взглядов.
Исследователь Сергей Крапивин высказывал версию, что Войков растрачивал деньги, позволял себе аморальные поступки, поэтому в Москве его решили убрать. К этому якобы был причастен Ульянов, действуя через Радослава Островского, директора виленской Беларусской гимназии. Убийца Войкова раньше там учился, а его мать, Анна Коверда, на момент событий заведовала там пансионом.
Островский, напомним, был также замглавы Грамады и директором Белкоопбанка, а значит, по мнению исследователя, был подконтролен Ульянову, серому кардиналу всех этих организаций, и финансово от него зависел.
Крапивин отмечал, что за два месяца до убийства Войкова Островский начал задерживать Анне зарплату, и в то же время аналогичные задержки начались на месте работы самого Бориса Коверды. Таким образом, считал исследователь, вероятно, что по поручению Ульянова на семью оказали финансовое давление, после чего на Коверду вышли и предложили совершить убийство. Впрочем, подтверждений этой версии нет.
Кстати, Радослав Островский, который в то время был просоветским коммунистом, через полтора десятка лет стал президентом Беларусской центральной рады, созданной в Минске во время Второй мировой войны под властью нацистских оккупантов. Во время отступления немцев выехал на Запад и был активистом беларусской эмиграции.
«Дружба» с классиками и доносы главе ГПУ
Александр Ульянов отправил тело полпреда Войкова в СССР и некоторое время оставался в Варшаве временным поверенным. А в 1928-м перебрался в Минск, где стал уполномоченным Наркомата иностранных дел СССР при правительстве БССР.
В новой должности он продолжил общение с представителями интеллигенции. Например, Павлина Меделка много раз встречалась с Александром в гостях у Янки Купалы. Также последний с супругой и Павлина с братом ходили к Ульяновым в гости (брат Меделки еще и учил жену дипломата беларусскому языку).
Казалось бы, дружеская идиллия. Но это была лишь видимость. Одна деталь, говорящая о том времени: в гостиной дома Янки Купалы на письменном столе стояли портреты высокопоставленных советских чиновников, которые бывали у них в гостях. Когда их увольняли, жена поэта, Владислава, убирала эти портреты и ставила новые. Была на том столе и фотография Ульянова. Так что это была дружба поневоле.
Как рассказала Павлина Меделка в мемуарах, написанных спустя десятки лет, в конце 1920-х между ней и Купалой случился следующий разговор. Он показал на фото Ульянова и сказал: «Вялікі правакатар». На немой вопрос собеседницы поэт добавил: «Ну, а як жа? Перш дапамог Тарашкевічу стварыць Рабоча-сялянскую Грамаду, а пасля памог разграміць яе і пасадзіць Тарашкевіча за краты». — «Няўжо гэта праўда?» — спросила Меделка. — «А як ты думала? Гэта яго работа», — ответил поэт. — «Дык чаму ты трымаеш на сваім стале яго фота?» — «Уладка не дазваляе зняць — ён яшчэ вялікі начальнік, улада!»
Уточним, что в 1927-м в Польше лидера Грамады Бронислава Тарашкевича и его соратников по парламенту задержали, а саму Грамаду запретили. Каких-либо доказательств причастности к этому Ульянова нет. Но из слов Купалы ясно, как в его кругах оценивали личность «дипломата» — видимо, многие догадывались, что на самом деле он был агентом. Да и сам Ульянов в разговорах с начальством не скрывал логику своих действий. Несколько лет спустя он говорил следующее:
«Я приехал [в Минск] в конце 1928 года и, так как по своей прежней работе за границей мне приходилось встречаться по поручению ЦК с БНРовской и т.п. публикой, и в круг моей настоящей работы и здесь входило информирование о настроениях всей этой публики, о ее разговорах и т.д., — на меня легла задача информировать ЦК о настроениях так называемой беларусской интеллигенции. По этой работе, как и по всей моей работе, я был тесно связан с Пилляром. Все мои встречи и все мои разговоры и наблюдения среди этой публики сообщались ему и в ЦК. С Пилляром мы часто обсуждали мои впечатления и давали им соответствующую оценку» (Роман Пилляр в 1925—1929 годах был руководителем ГПУ БССР).
Также Ульянов рассказывал, что «был после приезда у Цвикевича, Головинского, Зайца, возобновив с ними знакомство». Это как раз трое из четверых представителей БНР, которым в 1925-м разрешили вернуться в Беларусь. Бывал он и у Вацлава Ластовского, экс-премьера БНР.
Между тем неприязнь Янки Купалы к Ульянову была взаимной. Тот и его, и Якуба Коласа оценивал презрительно и жестко, утверждал при этом, что использовал Купалу в своих целях:
«Несколько особняком стояли „народные поэты“ Янка Купала и Колас. С ними нянчились очень много, поскольку их имена были хорошо известны и в Западной Белоруссии, создали им материальное благополучие и внешний почет. У них, в особенности у Купалы, бывало много народу <…>. Бывали у Купалы и ответственные работники. <…> Бывало много писателей-коммунистов и вообще ответственной публики. Сам он (Купала. — Прим. ред.) расценивался, как уже почти конченый, в противоположность Коласу, исписавшийся поэт, тянущийся к нам, у которого есть „злой гений“ — его жена „Купалиха“, не дающая ему никогда громко сказать и боящаяся, что, в случае каких-либо перемен, его советские выступления ему выйдут боком. Поэтому мы всячески старались на него воздействовать — стараясь изолировать его от влияния жены и заставляя его высказаться или написать стихи (процесс Грамады — террор в Польше, коллективизация и т.д.), так как это имело политический эффект не только у нас, но и в Западной Белоруссии».
Дипломат не брезговал и откровенными доносами. Как раз в то время, в 1928-м, появилось легендарное стихотворение «Пасеклi край наш», распространявшееся нелегально и анонимно. Оно было написано с откровенно антисоветских позиций, критиковало Рижский мир 1921 года, по которому Москва и Варшава поделили Беларусь.
«Пасеклі Край наш папалам,
Каб панскай вытаргаваць ласкі.
Вось гэта — вам, а гэта — нам,
Няма сумлення ў душах рабскіх.
<…>
Не смеем нават гаварыць
І думаць без крамлёўскай візы,
Без нас ўсё робяць махляры
Ды міжнародныя падлізы.
Распаўся б камень ад жальбы,
Калі б ён знаў, як торг над намі
Вядуць маскоўскія рабы
З велікапольскімі панамі».
Фрагмент стихотворения «Пасеклі край наш»
Разумеется, текст стихотворения попал и властям, они требовали выяснить автора. У Пилляра были предположения, и он поручил проверку Ульянову. Тот потом утверждал, что пошел на хитрость: «Я обратился к Купале при ближайшей встрече — с укором, — что он, дескать, автор безобразных антисоветских стихов, тот обиделся, заявил, что он может быть недовольным тем или другим, но таких вещей он не делает, и сразу же назвал автора — Алеся Дударя».
Подчеркнем, что это лишь слова Ульянова — неизвестно, действительно ли Янка Купала так проговорился или это выдумка агента. Так или иначе, 29 марта 1929 года Дударя арестовали и выслали в Смоленск.
А вот с иностранцами Ульянов был подчеркнуто любезен. Пример — Сесиль Честертон. Эта англичанка в 1930 году вместе с подругой совершила путешествие в СССР, о котором потом написала книгу «Мои русские приключения» — издание вышло одновременно в Лондоне, Бомбее и Сиднее (эти заметки цитировал в своей книге Адам Мальдис).
Так вот тогда, в 1930-м, после пересечения границы англичанки добрались до Минска и отправились к дипломатам — в представительство Наркомата иностранных дел при правительстве БССР, которое возглавлял Ульянов. В тот момент он был на Первой всебеларусской выставке (работала на территории между нынешним парком Челюскинцев и улицей Якуба Коласа). Получив звонок от молодого сотрудника о визите иностранок, Ульянов прислал за ними машину, чтобы они смогли увидеть все экспонаты. После посещения выставки дипломат пригласил путешественниц на обед в ресторан.
«Стройный серьезный человек с добрыми уставшими глазами и острой бородой, одежда его, хоть и дешевая, выглядела прилично, и был он в обязательной твидовой кепке», — описала его потом Сесиль Честертон. Дипломат сказал женщинам, что они — первые англичанки, которые приехали в Минск после установления советской власти. Когда же они уезжали из Беларуси, то помог купить им билеты до Киева в спальный вагон и поменять деньги.
Недостаточно старался
Вообще же 1930 год вошел в беларусскую историю по другому поводу: именно тогда сотрудники спецслужб придумали несуществующий «Союз освобождения Беларуси», по делу которого проходила чуть ли не вся отечественная интеллектуальная элита. Это был и ряд представителей БНР, поверивших обещаниям Ульянова (в том числе экс-премьер Цвикевич) — их арестовали, а затем отправили в ссылку в разные города России. Допрашивали и Алеся Дударя, которого специально привезли из смоленской ссылки, но тогда обошлось: его не арестовали, а отправили назад, а позже разрешили вернуться в Минск. Руководителем «Союза освобождения Беларуси» хотели сделать Янку Купалу, которого постоянно вызывали на ночные допросы. Не выдержав, поэт пытался покончить жизнь самоубийством.
В итоге по делу «Союза» были осуждены 86 человек. Восьми арестованным дали по пять лет лагерей, одному — три, остальные получили по пять лет высылки в отдаленные районы страны, один — пять лет высылки условно. Репрессии тогда еще были не настолько жесткими, как несколько лет спустя.
Однако под ударом оказался и Ульянов. В январе 1931 года его вызвали «на ковер» — в Центральную контрольную комиссию партии большевиков Беларуси, где стали распрашивать о его деятельности. Историк Ростислав Платонов, опубликовавший документы об этом, отмечал: «[Ульянаў] паводзiў сябе з членамi камiсii даволi ўпэўнена, разлiчваючы, вiдаць, на станоўчы вынiк размовы — падставы даваў характар яго „другой дзейнасцi“ (доносительства. — Прим. ред.). Аднак ён не ўлiчыў тых перамен, што адбывалiся ў грамадстве ў ходзе сталiнскага „вялiкага павароту ва ўсёй палiтыцы“».
Речь о том, что в то время власти перешли от изобличения «национал-демократизма» (в нем обвиняли, например, деятелей национальных культур) к ликвидации этого направления. От «секретных сотрудников» ждали не информации о настроениях среди интеллигенции, а конкретных материалов для арестов.
Ульянов же с такой задачей не справился. Его обвинили в следующем:
- он знал о посещении большевиками представителей минской интеллигенции, которые якобы вели контрреволюционную деятельность, но никак на это не реагировал;
- сам общался с интеллигенцией «в такой форме, которая не вызывалась никакой необходимостью (бытовая спайка и сращивание с ними, пьянство)», в результате чего прикрывал их деятельность;
- не помогал партии в разоблачении этих не оправдавших доверие большевиков и представителей интеллигенции.
Агенту объявили строгий выговор и заявили, что он не может находиться на прежней высокой должности уполномоченного Наркомата иностранных дел СССР в Минске.
Ульянова отправили в Москву, где он стал работать в Народном комиссариате внешней торговли СССР. В следующем году в советскую столицу из ссылки вернулась Павлина Меделка (ее высылали в Казань по делу того же «Союза освобождения Беларуси»). На работу ее никто не брал. Она решила обратиться за помощью к старому знакомому.
«Калі падышла да яго стала, ён зрабіў выгляд, што не пазнаў мяне, нават не прыпадняўся з крэсла, не адказаў на „дзень добры“. He ўзнімаючы вачэй на мяне, суха сказаў, што нічым не можа мне дапамагчы», — вспоминала она о встрече с Ульяновым.
Тем временем тот продолжал выполнять партийные задания. В 1933-м Бронислава Тарашкевича, который был в польской тюрьме и хотел переехать в БССР, обменяли на драматурга Олехновича, который, наоборот, после ареста и ссылки был счастлив БССР покинуть. Однако после переезда Тарашкевичу, несмотря на членство в Академии наук Беларуси, не разрешили остаться в Минске, а отправили на работу в Москву, в Международный аграрный институт. И там Бронислав приятельствовал с Ульяновым и даже некоторое время жил у него на квартире (к слову, она была в самом центре города, на улице Горького, теперь Тверской). В условиях сталинского СССР, где уже шли репрессии, Александр мог принять такое решение исключительно с санкции спецслужб, чтобы узнать больше подробностей о действиях и взглядах Тарашкевича.
В последующие годы Ульянов работал за границей, являлся торговым представителем СССР в Латвии (1934−1935), Австрии (1935−1936) и Чехословакии (1936−1937).
Бесславный конец
Все изменилось, когда репрессии в СССР вышли на новый уровень. Ульянов, как и многие другие чиновники, их не избежал.
В мае 1937 года его арестовали сразу после пересечения советско-польской границы и отправили в минскую тюрьму. Власти хотели подтверждения, что в БССР существовала хорошо законспирированная разветвленная антисоветская организация во главе с высшим руководством республики (разумеется, выдуманная), писали исследователи Илькевич и Платонов. По их мнению, Ульянова на допросах не били — он сам стал давать показания на десятки людей, пытаясь спасти свою жизнь, и даже принимал непосредственное участие в фабрикации своего уголовного дела. Об этом свидетельствуют его собственноручные правки в оригинале протоколов.
В итоге экс-дипломат признался в шпионаже на Польшу и в связях с рядом крупных руководителей республики. Еще он дал показания, что «на квартире у Купалы постоянно бывали участники организации (выдуманной. — Прим. ред.) и, по существу, в период 1929 года и отчасти 1930 года эта квартира стала штаб-квартирой антисоветских сборищ».
Протокол допроса Ульянова был размножен в 10 экземплярах. Один из них послали в Саратов, и сотрудники НКВД арестовали Вацлава Ластовского, находившегося там в ссылке. Вскоре он был расстрелян.
В ноябре 1937 года Ульянова отправили конвоем в Москву. 26 ноября его обвинили в работе на польскую разведку и шпионаже в пользу этой страны: якобы он выдал полякам всех известных ему советских разведчиков. Суд продлился 15 минут. Экс-агент признал свою вину, но попросил суд о снисхождении. Однако в тот же день его расстреляли.
К слову, Роман Пилляр, которому Ульянов отправлял свои доносы, закончил так же. На тот свет отправились и практически все довоенные руководители БССР и спецслужб БССР.
Александр Ульянов разделил судьбу множества людей, которые в том числе «благодаря» его деятельности попадали за решетку и в 1937—1938 годах были расстреляны. Это:
- все лидеры и активисты БНР, которые оказались в Советском Союзе (среди них Вацлав Ластовский, Александр Цвикевич, Владимир Прокулевич);
- лидеры и ряд активистов Беларусской крестьянско-рабочей грамады (в том числе Бронислав Тарашкевич);
- просоветские активисты, действовавшие в Западной Беларуси и перебравшиеся в БССР (члены Грамады и других организаций);
- представители национальной творческой интеллигенции (например Алесь Дударь).
Можно здесь вспомнить и Янку Купалу, который после преследования властей в начале 1930-х почти перестал писать, а в 1942-м погиб при загадочных обстоятельствах в Москве. И того же Франтишка Олехновича, который благодаря обмену на Тарашкевича избежал смерти в СССР, но в 1944-м был убит в Вильнюсе советскими партизанами.
Между прочим, близким Александра Ульянова, как и в случае большинства жертв репрессий, даже не было известно о его расстреле. Его жене, за факт родства получившей восемь лет лагерей, сообщили, что супруг был в ГУЛАГе и умер там в сентябре 1938 года. Историк Владимир Михнюк так прокомментировал этот факт: «И здесь ложь. Жил человек во лжи, расстрелян из-за лжи и даже факт смерти окутали ложью». В 1956-м Ульянова реабилитировали как несправедливо осужденного.
Читайте также
